Лет семь мне было. Мальчик-одуванчик, нарядная рубашка, наивный честный взгляд. И отправила такого мальчика мама в магазин за хлебом. А в те времена нельзя было просто зайти и купить хлеб в ближайшем магазине. Хлеб покупался в хлебном, молоко в молочном, выпечка в кулинарии, а крупные магазины, они же гастрономы, делились на отделы мяса, круп и прочей бакалеи. Вот и шлёпал я в новеньких сандалетах да розовых шортиках за два квартала в хлебный, чтобы купить булку ситного, а на обратном пути ещё и за молоком зайти. Уж не помню, в треугольных коробках тогда молоко продавалось или в стеклянных бутылках с крышкой из фольги.

Иду себе, никого не трогаю, пакетом похлопываю по коленкам. Слышу сзади грозный окрик:
— Э, пацан!
Я не знал, что такое пацан, но шум внимание привлёк. Обернулся и увидел резво спешащих ко мне двух кентов, один моего возраста, второй года на три постарше. Чтоб вы знали, в семь лет три года разницы — почти вечность.
— Э, пацан, — повторили они для верности. — Бабки есть?
Бабка у меня была, но она сидела дома. Каким-то нечеловечьим чутьём я понял, что речь не о ней. Замотал головой. Инстинкты розовопоросячьего мальчика подсказывали, что надо всё отрицать и ни в чём не признаваться. На глазах появились слёзы, руки начали трястись от страха.
— Да ты не ссы, ..пта. Если нет, то иди спокойно. — сплюнул сквозь редкие зубы старший. — Сыса, прошмонай его.
Младший Сыса профессионально залез ко мне в карманы. Потом в носочки с одуванчиками. Потом заставили разуться. Ничего не обнаружили.
— Ладно, гуляй, пацан — разочарованно процедил старший, и гоп-компания удалилась.

А я дошёл до ближайшего угла, где и расплакался от избытка чувств. А потом пошёл в магазин за хлебом. Деньги-то в пакете были.